Сергей Александрович Стебаков

В старину всякий почтенный обладатель движимой и недвижимой собственности начинал свое завещание традиционными и узаконенными словами: " Находясь в здравом уме и полной памяти…". Однако и в старину, и теперь мы крайне редко находимся в этом великолепном состоянии, так выгодно отличающем составителя завещания.

Как правило, человек воспринимает мир через какие-нибудь очки: голубые, розовые или черные с той или иной плотностью окраски мира в эти цвета. Правда, находясь на работе, включаясь в деловой ритм, человек действует согласно весьма здравому регламенту, но… тогда он не человек, а нечто машиноподобное. После работы, предоставленный самому себе, он может, по инерции, продолжать не быть самим собой и способствовать созданию мифа о здравомыслии человечества, но когда сила инерции перестает действовать, то человек становится самим собой, то есть погружается в мир иллюзий или кошмаров, или в состояние тупого безразличия.

Если человек не находится в этом "нулевом состоянии" (тупом безразличии), то у него есть какое-то "настроение", хорошее или плохое. Это целая, почти совсем не исследованная гамма состояний. В одних мы мечтательно проектируем будущее, в других предаемся радостным предвкушениям, в третьих нас окружает беспросветный мрак отчаяния. Вдохновение, отчаяние, любовная чепуха, раздражение - вот, что владеет нами, когда мы становимся "самими собой". Как на лезвии ножа трудно удержаться в состоянии "здравого ума и полной памяти", в том состоянии, которое ошибочно считают нормальным. Все это знают. И все понимают, что так быстро прогрессирующая автоматизация производства диктуется не идеями гуманизма, а тем, что на инженерном жаргоне называется "защита от дурака".

Итак, мы постоянно пребываем в мире иллюзий и кошмаров или в лучшем случае находимся на его границе. Эпоха географических открытий началась тогда, когда люди, живущие на берегу океана, вознамерились побывать за линией горизонта. Любопытство, страсть к приключениям, стремление к выгоде заключили союз. И дождались - надлежащего уровня технических возможностей. И все эти же самые условия нужны, чтобы наступила эпоха исследования иллюзорного мира. Выше отмечалось, что, вообще-то говоря, мы являемся почти постоянными обитателями этого мира. Но путать это обитание с теми исследованиями, о которых идет речь, это тоже самое, что путать плаванья Колумба и Магеллана с морскими купаньями. Речь идет о дальних экспедициях, о проблеме глубокого проникновения.

Если эпоха Колумба и Магеллана для этих исследований еще не наступила, то нечто подобное путешествиям Марко Поло и других смельчаков было уже много раз. Успехи рационального исследования в некоторой очень узкой области сбили нас с толку и привели к переоценке перспектив этой узкой исследовательской тематики. Рациональное мышление отказалось от огромного иррационального опыта человечества. Нужно же отказываться не от опыта, а от его иррациональности. Нужно рационализировать этот опыт, подобно тому, как математики весьма рационально обращаются с теми числами, которые вошли в историю науки под именем "иррациональных чисел".

Вспомним же об этом иррациональном опыте. На фоне того потрясения основ, к которому привели относительность и квантованность пространства и времени, исследования микромира и мега-мира, открытие возможности антимира и всякие другие фантастические неожиданности, такое вспоминание вполне уместно. И оно связано с представлениями не более фантастичными, чем многомерные модели в физике или резонансные модели в химии.

Начнем вспоминать. История вопроса обладает столь большой временной протяженностью, что мы не будем пытаться ловить ее ускользающее начало. К тому же это совершенно излишне для дальнейшего. Вспомним менее отдаленные от нас времена понтификата Григория Великого, когда появилось монашество и зародились первые монастыри. Если я ошибаюсь, и родоначальником этого дела был не Григорий, то, во всяком случае, один из тех понтификов, которые мыслили масштабно и глобально. В эти времена стала достаточно ощутима конфликтность ситуации, в которой совмещен инстинкт самосохранения и сознание неизбежности смерти. Этот конфликт порождал кризис мировоззрения. Причем поиски выхода приводили к социально-неприемлемой альтернативе: античный гедонизм или христианское равнодушие к земному существованию. Надо было что-то предпринять.

PONTIFEX MAXIMUS сообразил, что на обычных философов надеяться нечего. Помехой для философии была семейная жизнь (вспомним Сократа и Ксантипу) и хлопоты жизнеобеспечения (вспомним вопиющий дискомфорт , приводивший Диогена к сомнительным выводам). Нет, решение проблемы следовало поручить людям, освобожденным и от материальных забот, и от женских капризов. Учредили монастыри, поселили монахов и поручили им искать выход из мировоззренческого кризиса. Постановка задачи была точно сформулирована и легко интерпретируется на нашем кибернетическом языке. Требовалось изыскать некоторый инвариантный критерий, в согласии с которым была бы возможна оптимизация игровой стратегии человеческого бытия независимо от прогнозов его длительности.

Как известно, достаточно приемлемый критерий, решающий эту задачу, до сих пор не сочинен. Как правило, на пороге смерти у человека опускаются руки и ему на все плевать (например, смертники отказываются убирать свою кровать). А мнительные или недостаточно беззаботные люди всю жизнь живут на пороге смерти. Итак, монахам надлежало придумать инвариантный критерий.

С.А.Стебаков